план развития оборонной промышленности. Зато мы заставили наиболее агрессивных империалистов в отношении СССР быть посмирнее»[1353].

Тем не менее по темпам роста Советский Союз по-прежнему далеко оставлял позади страны Запада. Его национальный доход в 1937 году превысил уровень 1913 года в 4,6 раза, в то время как в США — в 1,44 раза, в Англии — в 1,28 раза, во Франции — в 1,17 раза[1354]. Однако в Кремле хорошо понимали, что до выхода на уровень жизни наиболее развитых государств СССР еще далеко. Молотов констатировал, что «в смысле размера промышленного производства на душу населения мы еще стоим позади наиболее развитых капиталистических стран»[1355].

Вторая пятилетка закончилась вместе с 1937 годом. Но план на третью (1938–1942 годы) так и не был утвержден. Более того, третий пятилетний план даже не будет опубликован. Официально его утвердят только в 1939 году по докладу Молотова на XVIII съезде партии. Объяснения следует искать либо в нараставшей чрезвычайности положения, либо в репрессиях в Госплане, которые просто не позволили завершить работу над планом. Во всяком случае, в 1937 году наркоматы стали направлять свои планы напрямую в правительство, минуя Госплан[1356].

… 8 января 1938 года Маленков представил Сталину записку о том, что Куйбышевский обком под руководством Постышева в течение предшествовавших трех месяцев распустил 30 райкомов партии, руководители которых были объявлены врагами народа. Маленков считал «такие действия Куйбышевского обкома ВКП(б) политически вредными и по своим последствиям явно провокационными»[1357]. Сталин предложил вынести вопрос на пленум ЦК. Доклад Маленкова на нем носил говорящее название: «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков». По сути, прозвучал призыв положить предел разгулу массовых репрессий. Молотов призывал «различать людей ошибающихся от вредителей». У него 13 января состоялся на эту тему диалог с Постышевым, который уверял, что из руководящей головки в области «почти ни одного человека честного не оказалось».

— Не преувеличиваете ли вы, товарищ Постышев? — сомневался премьер.

— Нет, не преувеличиваю. Вот возьмите облисполком. Люди сидят, материалы есть, и они признаются, сами показывают о своей враждебной и шпионской работе.

— Проверять надо материалы, — говорит Молотов.

— Насаждали очень много враждебных кадров и пихали их из центра. Я говорю о руководстве — областное руководство все оказалось вражеским, и советское, и партийное.

— Ни одного человека из руководства не осталось? — удивляется Молотов. — Дискредитация партии получается, товарищ Постышев, при головотяпстве руководителей в обкоме[1358].

Постышев был выведен из числа кандидатов в члены Политбюро. Его место занял Никита Хрущев, правда, тоже отличившийся по части репрессий. «Хрущев, московский лидер, эффективно приказал расстрелять 55 741 должностное лицо, что перевыполнило квоту Политбюро, — пишет Монтефьоре. — Архивы НКВД показывают, что он был инициатором множества документов с предложениями об арестах. К весне 1938 года он санкционировал арест 35-ти из 38-ми районных и городских секретарей, что дает представление об охватившей всех лихорадке. Поскольку он находился в Москве, то приносил расстрельные списки прямо Сталину и Молотову.

— Не может их быть так много! — восклицал Сталин.

— Их на самом деле гораздо больше, — отвечал Хрущев»[1359].

После пленума ЦК 15 января Молотов открывал первую сессию только что избранного Верховного Совета СССР. Бурно встреченный собравшимися, он сначала предложил поправки в недавно принятую Конституцию. Она фиксировала структуру правительства, которая постоянно менялась, а это требовало парламентского утверждения. Молотов предложил «иметь в составе Совета народных комиссаров руководителей 26 наркоматов, комитетов и постоянных комиссий, включая Госплан и Комиссию советского контроля», обосновал решения о выделении из Наркомтяжпрома отдельных наркоматов оборонной промышленности и машиностроения, создании Наркомата Военно-морского флота, Наркомата заготовок, о придании самостоятельности Госбанку с подчинением его непосредственно Совнаркому. Весьма недвусмысленной была внесенная Молотовым поправка, дополнявшая Конституцию правом «Президиума Верховного Совета решать вопрос о введении военного положения там, где это будет нужно», намекнув на необходимость «предвидеть кое-что насчет возможных осложнений»[1360]. Ситуация могла обернуться в любой момент таким образом, что всех депутатов Верховного Совета и собрать не успеешь.

На заседании 19 января Молотов представил на утверждение Верховного Совета новый состав Совнаркома. У него стало три освобожденных от наркомовских постов заместителя — Чубарь, Косиор и Микоян. Госплан возглавил Вознесенский, Наркоминдел — Литвинов. Бурными и продолжительными аплодисментами встретили назначение Ворошилова на Наркомат обороны и Кагановича — на Наркомат тяжелой промышленности, просто продолжительными — Ежова на НКВД. Имена большинства других наркомов мало что говорили собравшимся. Но вскоре СНК вновь понесет потери — после завершающего в цепи показательных процессов в отношении высших руководителей.

В марте по делу правотроцкистского блока главными фигурантами выступали Бухарин, Рыков, Ягода, Крестинский, Раковский, обвиненные в том, что поставили своей целью «свержение в СССР существующего социалистического общественного и государственного строя»[1361]. Врачи Левин, Казаков, секретари М. Горького Крючков и Буланов обвинялись в причастности к терактам — через отравление и неправильное лечение Менжинского, Куйбышева и Горького. Американский посол Дэвис писал 1 апреля: «Мнение как дипломатического корпуса, так и журналистов, присутствовавших на суде, в настоящее время практически пришло к общему заключению, что хотя многое из того, что было показано, было неверным и много приписанных преступлений не было доказано, однако было установлено вне всякого сомнения, что в самом правительстве существовала сильная группа людей, которая в течение последних пяти или шести лет позволила себе перейти с позиции легальной оппозиции или дала себя поставить к позиции незаконной, изменнической деятельности… Совершенно ясно, что Кремль думал последней весной, что налицо была реальная необходимость для защиты самого себя как против дворцовой революции, так и против деятельности иностранных врагов внутри СССР. Сталин и его сотрудники были действительно встревожены и действовали с большой силой и скоростью»[1362].

В апреле был арестован Эйхе, хотя формально его даже не выводили из состава кандидатов в члены Политбюро. Косиор был арестован и расстрелян тоже без формального выведения из состава ПБ. Затем настала очередь Чубаря. «На него показал арестованный Антипов, тоже мой зам, — пояснял Молотов. — … Сталин не мог на Чубаря положиться, никто из нас не мог»[1363]. Чубаря назначат начальником строительства целлюлозного комбината в Соликамске, где его вскоре арестуют и расстреляют[1364]. Эйхе, Косиор и Чубарь были последними представителями высшего руководства страны, чьи имена фигурировали на показательных процессах[1365]. В апреле за хроническое невыполнение плановых заданий арестовали наркомов путей сообщения Бакулина и водного транспорта Пахомова. Летом арестовали наркома